Ей с трудом удавалось поддерживать иллюзию. Лай собак грозил сдуть с нее чары, как порыв сильного ветра утренний туман. Вся свора столпилась вокруг, их тела задевали ее, холодные носы тыкались в ноги.

Желание открыть глаза почти победило ее волю, но тут собаки побежали дальше, в ту сторону, откуда она пришла. Они не учуяли ее! Колдовство подействовало!

Она не поднимала глаз. Люди на склоне кричали и ругались. Им казалось, что ведьма растаяла в воздухе. Однако она знала, что стоит ей взглянуть на них, и они ее обнаружат. Она повернулась к ним спиной.

Звон колокола и лай собак преследовали ее на протяжении многих миль. Они снились ей этой ночью и еще много последующих ночей.

Одна из ночей преобразила землю. Оайве легла спать в степи, но лучи утреннего солнца показали ей на горизонте скалистый ландшафт, напоминающий лестницу в доме великана. Устав, она не заметила вчера вздымающиеся вершины, темнеющие в черноте агатового неба.

Произнеся ритуальные слова, Оайве отправилась в путь. Час спустя она поняла, как высоко ей придется взобраться.

Это был безжалостный, беспощадный подъем. Ветер бил и хлестал ее, когда она карабкалась со скалы на скалу. Все ее тело невыносимо болело, и все же она лишь иногда позволяла себе короткую передышку. Часа через два после полудня она добралась до вершины и присела на землю, чтобы отдышаться и осмотреться.

Казалось, она находилась на крыше мира. Степь позади стала буро-зеленой тенью. Скала впереди водопадом спускалась на покрытую лесом равнину, а в глубине этой равнины как разбитое зеркало блестела вода.

На мгновенье у нее перехватило дыхание, когда ей почудилось, что она вернулась к морю. Но вскоре она заметила, как неподвижна была эта водная гладь по сравнению с морем. На много миль дальше громоздились другие вершины, похожие на ее гору над морем. Кое-где вершины соединял с озером водопад, выглядевший тонким столбом из дымчатого хрусталя.

Никогда раньше Оайве не видела ничего подобного. Свежий ветер высоты ударил ей в голову как выдержанное вино. Это продолжалось недолго, пока она вспомнила, зачем вообще оказалась здесь.

Она всмотрелась в заросшую лесом равнину с зеркальной полосой озера. Внизу ничего не двигалось, только птица с белыми крыльями кружилась над несколькими хвойными деревьями.

Оайве решительно достала из сумки крошечный лоскуток и сжала его между ладоней. Глаза ее испуганно расширились. Казалось, будто искра, поддерживающая жизнь в кусочке ткани, погасла. Он больше не передавал ни картинки, ни биения пульса, ничего.

Большая белая птица висела неподвижно, будто ее держал воздух, а потом поспешно упорхнула прочь.

Как глупо и безрассудно! Если Седой знал, что она преследовала его, он должен был знать и то, каким образом ей удавалось находить его след. Итак, в одной из деревень, жителей которых он тоже настроил против нее, Седой приобрел другую куртку, может быть, купил, обменял или тоже украл.

И когда решил, что время пришло, он просто сменил порванную куртку на новую. Одежда, которую он больше не носил, потеряла силу притяжения, и связь ткани с тканью прервалась. Она упустила его! Или нет?

Седой был внизу, на равнине. Это подсказывало ей чутье. И он приближался к озеру, собираясь пересечь его. Может быть, сейчас он даст себе возможность отдохнуть и не станет особенно осторожничать, ведь, без сомнения, он считал, что перехитрил ее…

Оайве решила спуститься вниз, к деревьям. Ее руки, израненные острыми камнями, начали кровоточить. Когда она добралась до подножия скал, солнце уже зашло. Косые тени пихт и лиственниц рассекали последнее пылание вечерней зари.

Эту ночь Оайве провела в лесу. Было относительно тепло, и маленькие звери, еще не спрятавшиеся для зимней спячки, шмыгали по редкому подлеску. Шаги лисицы на ковре из опавших листьев шелестели, как дождь на пыльной проселочной дороге.

Еще до восхода солнца жрица собралась в путь, полная решимости найти Седого или хотя бы его след. Как он перевел коня через скалы? Или он не делал этого? По эту сторону гор ей ни разу не попадался конский навоз.

Она не забыла произнести слова ритуала, однако на этот раз ей пришлось читать молитву на ходу.

Туман поднялся подобно дыму и затопил лесок. Вскоре он окутал все деревья, сделав так, что их крепкие стволы стали выглядеть бесплотными.

И вдруг сквозь туман впереди она увидела на поляне фигуру мужчины.

Оайве медлила, колебалась. Лицо мужчины было обращено к ней, но он остался неподвижен, хотя теперь должен был видеть ее. Может быть, он, как и остальные, боялся ее? Возможно, он держал наготове камень, чтобы бросить в нее, или, еще хуже, копье или нож? Девушка медленно подняла руку для приветствия, чтобы увидеть его реакцию. Когда мужчина и на этот раз не шевельнулся, она продолжила путь.

Было в этой фигуре что-то странное. И не только в его неподвижности и молчании. Что-то неестественное было в его неподвижности и молчании. Что-то неестественное было в его облике, может быть, и поза и то, как он прямо, не сгибая, держал руки…

Она подошла достаточно близко, чтобы узнать, что это была за фигура: пугало!

Две палки как ноги были воткнуты в землю, а две другие образовывали руки. Туловищем служил набитый соломой мешок, стянутый на высоте трех четвертей так, что верхняя часть выглядела головой.

В деревнях на Побережье такие пугала ставили, чтобы уберечь урожай на полях. Это пугало отличалось от всех виденных ею лицом, грубо намалеванном на том, что изображало голову: два круглых красных глаза и ухмыляющийся рот. Для Оайве это злорадно смеющееся из тумана чучело было ужасающим зрелищем: на его туловище и руках висела одежда — длинная серая куртка с разорванным левым рукавом.

Да, Седой знал. Стащив пугало с поля, надев на него свою куртку и нарисовав лицо, он поставил его здесь в качестве насмешливого послания.

Волосы у нее на голове зашевелились. Чучело испугало ее. На один короткий миг Оайве стало страшно все: то, что она сделала, что намеревалась сделать, лес, равнина за ним и весь мир за пределами Святилища.

Но туман рассеялся и унес ее сомнения. Она прошла мимо пугала, оставив позади пихты. И тут она увидела, что они от нее скрывали.

Пологий склон, весь покрытый грязными зимними полями, на расстоянии примерно полумили переходил в плоскую равнину. Она обрывалась, заканчиваясь у горизонта, где заливы озера глубоко вдавались в сушу. А в долине начинался другой лес — гигантский бор из деревянных домов и каменных башен.

Ранний солнечный луч высветил за ним гладь озера, огромного, как море. Корабли, выделявшиеся на фоне воды, казались отсюда крошечными: как рассыпанные зерна, с парусами, подобными комариным крылышкам.

Это был путь, который выбрал он, ее враг. Оайве была убеждена в этом. Он даже нашел время для потехи, поставив у нее на дороге сворованное огородное пугало.

Наверняка Седой продал свою лошадь здесь или по ту сторону горного хребта. Деньги, которые он за нее получил, несомненно, заплачены за переправу на корабле. Оайве чувствовала, что он был уже далеко и все еще впереди нее.

Но, как и прежде, он был тем, за кем охотились, а она была охотником.

Может быть, он решил, что ведьмы неспособны переправляться через воду?

КРАСНЫЙ КОРАБЛЬ

— Мой брат, — говорила Оайве настойчиво. — Вы уверены, что не видели моего брата? Вы не могли его не заметить. Волосы у него рыжие, как морковь, а плечи — такие… Посмотрите… Одно чуть выше другого. И у него веснушки…

— Нет, — нетерпеливо ответил мужчина. — Я его не видел.

— Но в городе мне сказали, что именно сюда отправился мужчина просить, чтобы его взяли на корабль. Не был ли это мой рыжий брат? Этот бездельник, который бросил на произвол судьбы нас с отцом и двор со всей работой… и который к тому же еще прихватил с собой все наши сбережения из горшка с трещиной, что мы прятали под плитой очага… О, если я его поймаю! Разве он не приходил сюда семь дней назад?